Евгений ДОГА: «Всю гениальную музыку уже написали классики». Вакансия. 1.06.2007

Евгений ДОГА – один из немногих ныне здравствующих российских композиторов, чью музыку знают и любят во всем мире. Его вальс к кинофильму «Мой ласковый и нежный зверь» Академия наук США назвала шедевром ХХ века. На встрече с журналистами, прошедшей на прошлой неделе в Петровском зале СПбГУ, знаменитый композитор рассуждал о призвании музыканта и вспоминал о перипетиях своей творческой судьбы.

– Евгений Дмитриевич, глядя на вас, сложно поверить, что в этом году вам исполнилось 70 лет. Тем не менее позади десятки лет творческой деятельности, и наверняка сегодня вы можете назвать свое произведение, которое считаете самым лучшим и любимым.

– Среди оптимистов, к каковым я себя отношу, принято считать, что самая лучшая работа всегда впереди, – и это правильно, поскольку думать, что лучшее в своей жизни ты уже сделал – это все равно что касаться головой потолка. Ну, уперся ты, достиг чего-то, а что дальше – почивать на лаврах? Я вообще не люблю категоричные заявления и формы. Многие люди уверены, что они умны и всезнающи, а я всегда считал и считаю себя учеником. Да, я многого не знаю, но зато у меня есть перспектива. К слову о любимых работах: для любого творческого человека каждая работа, независимо от ее публичной оценки, уникальна, и я, как человек творческий, в каждой работе выкладываюсь максимально. Но часто бывает, что удачное произведение проходит незаметно, «не ложится людям на слух» по разным прозаическим причинам: мешают всякие политические, социальные, конъюнктурные или другие неурядицы.

– Откуда пошло ваше увлечение музыкой: это воспитание, традиции, счастливый случай или что-то другое?

– Я занимался музыкой, наверное, до того, как родился. Это нормально, что любой талант закладывается в нас природой еще до рождения, и без этой закваски в жизни ничего не получится. В моей семье никто серьезно музыкой не занимался, поэтому меня не заставляли играть на фортепиано или на скрипке. Но я родился на северо-востоке Молдавии, в селе, где испокон веков были потрясающие фольклорные традиции, полностью истребленные сегодня. Мне повезло – я еще застал этот народный, фольклорный дух.

– Ваши недоброжелатели любят говорить, что вы как композитор «и швец, и жнец, и на дуде игрец», – то есть пишете слишком разноплановую для профессионала музыку…

– Я вообще утопист по натуре: мне всегда нравились девушки, у которых я не вызывал интереса, долгое время я писал стихи, хотя это у меня получалось плохо… А однажды я решил, что можно и нужно писать во всех музыкальных жанрах. Я хотел видеть на своих концертах людей с самыми разными вкусами и давать что-то каждому из них. Это была утопия, но я так привык к ней, что до сих пор продолжаю гнуть эту линию. И свои концертные программы я строю на сочетании сложной музыки и самой популярной.

– Но какие-то жанровые предпочтения у вас есть?

– Когда меня спрашивают о том, в каких жанрах я работаю, то я говорю, что пишу не жанры, а музыку. Жанр – это всегда следствие, а первоисточник и исходный момент – это творчество, которое вне жанров, определением которых должны заниматься музыкальные критики, а не композиторы.

– Свою музыкальную карьеру вы начинали в качестве виолончелиста, а что вас привело в сочинительство?

– Я окончил консерваторию по классу виолончели, но тайно занимался композицией. Тайно, так как все музыканты любят сочинять и почти все сочиняют, а мне не хотелось быть как все – как-то стыдно было. Но в 1957 году, когда я работал в оркестре кишиневского радио, мне подвернулась счастливая возможность сочинить песню для певицы-однокурсницы. Так я «вышел из подполья», стал писать – и приобрел достаточную популярность еще до того, как второй раз поступил в консерваторию на композиторское отделение. А вот там-то мне запретили писать популярную музыку, и в результате, получив диплом композитора, около двух лет я вообще не писал, а занимался изучением фольклора балканских народов – то есть теорией. Только потому, что меня однажды случайно пригласили написать музыку для кино, у меня началась новая жизнь – и я до сих пор пишу в самых разных жанрах.

– То есть с того первого предложения и началось ваше восхождение на музыкальный Олимп?

– Ну не так чтобы сразу... Я работал редактором в музыкальном издательстве, преподавал, одно время служил в Министерстве культуры, и лишь в 1971 году стал свободным художником. Так что я до сих пор благодарю Бога за то, что меня по статье «тунеядство» куда-нибудь на Север не выселили. Постоянно со всех сторон сыпались вопросы типа «Где вы работаете?», на которые я неизменно отвечал, что пишу музыку. В ответ обычно следовало сакраментальное: «Музыка – это, конечно, хорошо, но работаете-то вы где?». Кстати, недавно, оформляя пенсию, снова нарвался на недоумевающее: «А где ваш стаж?». К сожалению, это норма – творчество всегда не в почете, и это актуально не только для меня, но для любого человека, который продает свои мозги.

– Вы написали музыку более чем к двумстам фильмам. А как происходила работа над будущими мелодиями, как, например, режиссеры объясняли вам, чего они от вас ждут?

– Режиссеры – это люди практически одной масти. Иногда возникает чувство, что их всех родила одна мама, потому что все они без исключения всегда требуют от композитора гениальной музыки. Но всю гениальную музыку уже написали классики, и нам ничего не остается, кроме как мучиться в бессмысленных состязаниях с ними. А если серьезно, то любая музыка имеет свою историю, и истории эти зачастую грустны и печальны. Когда я работал над музыкой к фильму «Табор уходит в небо», то оставил ноты в такси, причем так и не смог их найти. Пришлось писать все заново, и теперь я понятия не имею, что было написано до этого. А с вальсом для фильма «Мой ласковый и нежный зверь» вообще казус получился. По сценарию я должен был музыкально озвучить незначительную сцену в фильме и зачем-то сказал режиссеру Эмилю Лотяну, что напишу вальс, на что он согласился. Разговор этот состоялся в январе, а съемки фильма начинались в первых числах июня. И вот в самом начале июня Лотяну пришел ко мне в 11 вечера и объявил, что на следующий день уже заказан хор и оркестр, а послезавтра начнутся съемки. Потом он потребовал исполнить вальс, а то, что у меня тогда было, мне не нравилось и звучало ужасно банально. Он уже начал было беситься, слушая музыкальные эскизы, но вдруг очередной эскиз ему приглянулся. Он ушел, громко хлопнув дверью, а мне пришлось до утра писать. В таких вот экстремальных условиях и появилось на свет мое самое известное произведение.

Подготовил Иван МИХАЙЛОВ
Фото Светланы ХОЛЯВЧУК

Вакансия