Евгений Дога: Пробиваться всегда трудно. Вечерняя Москва. 8.04.2018

Как Вы пришли в мир музыки?

Я думаю, что моё вхождение в мир музыки  продолжается, потому что каждый раз, приступая к новой работе,  испытываю неопределённость и даже беспомощность. Как ученик с невыученным уроком. Старые приёмы и средства  не годятся, а новые- ещё не найдены. Приходится  приглашать интуицию  в свою внутреннюю ученическую  аудиторию для выработки общего решения,для общего согласия. И это каждый раз повторяется. Более того, меня до сих пор мучает мысль, тем ли я занимаюсь. В детстве мне всё нравилось. Особенно мастерить что-нибудь. Думаю, что я мог быть и не плохим инженером. Благодаря моим  «изобретениям» я  поступил в музыкальное училище. В нашей семье музыкантов не было. Да и петь-то особенно не пели: шла война, потом голод, различные эпидемии, мама, оставшаяся вдовой  после гибели отца на войне.  Но был у нас в селе прекрасный духовой оркестр во главе со слепым баритонистом Федотом Мурга. Этот оркестр был известен во всей Молдове. От некоторых исполненных ими мелодий накатывались слёзы на глаза от переполненных чувств восхищения. Конечно, меня тоже не оставляло равнодушным.  В душе мне очень хотелось что-то придумать для этого оркестра, чтобы тот сыграл и меня за это похвалили. Но я был настолько стеснительным, что даже ударить  пару раз колотушкой по барабану не решился попросить. От одной только мысли об этом краснел, как буряк. Тайком от мамы я из старого решета  для   просеивания муки, которое не использовалось на кухне, сделал «мандолину» и даже на одной свадьбе играл на ней. Партию барабана кто-то из гостей исполнял  постукиванием  кулаками по  двери.  В классе 5-6 я играл на этом своём самодельном инструменте в маленьком ансамбле со своими одноклассниками. Вот мы и решили после окончания семилетки поехать  в Кишинёв учиться музыке. Хотя первоначально я думал пойти в ремесленное училище, где кормили и  одевали. Да и учиться надо было всего два года. Конечно, мама переживала за мой выбор музыканта. «Что ж,  ты будешь играть на свадьбах ?!», говорила она. Но когда я получил извещение, что меня приняли в музыкальное училище, поехать вместе с ребятами я не смог, так как у мамы не было в доме ни копейки. Стоя на холме перед нашим домом, я с грустью наблюдал, как мои одноклассники  уезжали на учёбу. Мама также горевала и много ночей не спала, перебирая в голове всякие варианты  выхода из тяжелейшей  нищенской ситуации. Месяца через три после начала учебного года она отправила меня на учёбу. Конечно, не стало в доме её свадебного приданного, прекрасного молдавского ковра.

Питательная среда, которая Вас формировала. 

И вот я приехал в город. Босиком,так как  ещё было относительно тепло, да и обуваться то же не во что было. Хотя, мы в селе до поздней осени ходили босиком. И в училище большинство сельских ребят ходили босиком.  В парке в центре города по выходным дням играл симфонический оркестр. Дорога из общежития  в  училище пересекала этот парк, и  мне интересно было  останавливаться на некоторое время, чтобы послушать  симфоническую музыку, которая казалась мне чем-то  таинственным, заманчивым, хотя и не понятным. Тут я вспоминал приехавший однажды в наше село симфонический оркестр, как нам сказали, из Кишинёва. Клуб был маленький, старенький  и на его сцене разместились лишь несколько скрипок и ещё какие-то инструменты, которых мы никогда не видели. В нашем сельском оркестре их не было. Остальная часть оркестра разместилась во дворе клуба. Особенно нам  мальчишкам приметилисьогромные скрипки, которые назывались контрабассами. О, как хотелось потрогать их за толстые струны ! Но дяди, которые были наряжены в черные костюмы, которые назывались фраками, и играли на них, нас отгоняли. Здесь же в парке была огромная сцена под куполом  в форме черепахи и множество рядов скамеек для слушателей. На сцене было очень много музыкантов,  которыми управляли разные дирижёры местные и приезжие. Встречались и различные певцы, которые пели  с оркестром, скрипачи, виолончелисты. Виолончелисты меня особенно интересовали, так как я учился играть на виолончели.Здесь я впервые послушал игру  знаменитого виолончелиста из Москвы Шафрана, из Бухареста Алдулеску, своих местных.

Мой учитель по виолончели Павел Иванович Бачинин был замечательным наставником и своим личным примером кроме техники игры на виолончели,приучал меня работать. Занятия со мной он проводил  каждый день с 6-ти часов утра. Он  влюблял меня в музыку, в мою будущую профессию. Без назиданий  и всяких повелений. А библиотекарь  училища Вера Ивановна Северина  приучала меня читать специально подобранные для меня книги. Приглашала она меня и для участия  в написании стенгазеты училища. Мне это нравилось. Я даже свои стишки там помещал. Директором училища был прекрасный композитор Д.Г.Гершфельд. Он меня экзаменовал при поступлении  в училище и потом  всю жизнь внимательно следил за моими успехами. Много лет спустя, когда он уже жил в Америке, часто звонил мне в Москву и говорил, что радуется, когда там, в  далёкой Америке, ему приходится слушать мою музыку. Называл он меня, как и раньше, «Женечка». Мне как-то везло на добрых людей.

В  консерватории  двое студентов пригласили меня  жить с ними в одной комнате в общежитии. Это были прекрасные ребята, которые учились музыке с детства, в отличие от меня, любили книги, были хорошо воспитаны. По вечерам мы читали каждый свою книгу почти до утра, обменивались мнениями, иногда очень остро спорили, разругаемся, и- спать. Не долго, правда, потому что к шести часам  утра надо было спешить в консерваторию, чтобы успеть занять класс для  упражнений по специальности, как мы говорили. Да и мой учитель по виолончели в училище не оставил меня после выпуска без внимания, хотя в консерватории у меня был уже другой профессор. Он пригласил  меня играть в руководимый им оркестр радио. Вот там я  впервые рискнул показать свои первые сочинения.На меня обратили внимание, и я стал очень активно писать на самодеятельном уровне для этого оркестра и моих студенток по консерватории. Конечно, чувствовал  нехватку профессиональных знаний и стал интересоваться  специальной литературой по композиции. А когда уже учился на композиторском факультете мой профессор  С.М.Лобель , как и тот по виолончели П.И.Бачинин, занимался со мной так, как буд-то только я и был у него учеником. Он даже на мои занятия по симфоническому дирижированиюприходил ?!. Я старался очень аккуратно выполнять все его задания, и считал, что слово учителя для меня- закон. Этому меня ещё с детства научили родители, которым я никогда не перечил и даже мысли на этот счёт  в голове не появлялось.

Каким были ребёнком-первая драка, рюмка водки, девочка в которую вы были влюблены? Истории всегда интересны.

Я был у родителей единственным ребёнком. Они меня очень любили, за что я им безмерно благодарен. Они вселили в меня столько любви и нежности, что мне её хватает до сих пор, и которыми  я стараюсь  насытить свою музыку. Я был очень спокойным и послушным мальчиком. Очень стеснительным и исполнительным. Меня не интересовали  всякого рода драки, бесконечные бессмысленные игры. Меня больше тянуло к одиночеству. Иногда лягу на зелёную травку  перед нашим домом и долго наблюдаю за облаками, за которыми открывалось бесконечное синее небо. Потом вдруг замечаю, как какое-то облако растворялось, а  где-то там справа появлялось новое  тёмное облако, как сгусток дыма, и  направлялось в нашу сторону. Во, думаю, это собирается дождь. Часто моим местом уединения был чердак сарая, где мне попался заброшенный старый медный самовар моих давних предков, колесо от прялки, какие-то огромные ключи и ржавые засовы. Чего только там не было! Это так интересно, так много загадок и так много вопросов возникало у меня. Но кому их задать, у кого спросить?!. Некоторые «находки» я  позже привёз к себе в Кишинёв и по сей день украшают мою специально оборудованную «Каса Маре», светлицу, что ли. Иногда прятался и в погребе, чтобы там тайком слушать, как работает «мотор», как я его называл. Это маленький стеклянный флакончик от французских духов, куда я наливал керосин, зажигал фитилёчек и от мигания пламени, которое я регулировал при помощи  приспособленной проволочки, издавались  звуки, подобные работающему у нас в селе на электростанции дизельному мотору. Конечно, мама меня ругала за эти мои штучки, так как её  пугало моё занятие с огнём. Да и продукты в погребе  пропахивали дымом от керосина.           

После войны все мальчишки любили играть в «наших» и «немцев». Мы нападали друг на друга, отбирали «знамёна», брали в плен. И, конечно, стреляли из самодельных «пистолетов» начиненных  серой от спичечных головок. Из какой-то доски я даже «винтовку»  смастерил и  туда вмонтировал устройство  для стрельбы. Правда, такое направление увлечений меня быстро покинуло. Мастерил саночки с рулевым управлением из дерева акаций, что росли вокруг нашего дома, натягивал на деревья провода для антенн  примитивного своего радиоприёмника с наушниками, самим смонтированным, мастерил из различных кустарников всякие дудки при помощи которых  хаотично насвистывал, что особенно раздражало уши моей бабушки. Зимой со своим соседом Ваней часто проводили на тёплой печке и пиликали на «скрипках» из кукурузных стебельков пока бабушка не пригрозит нам веником или  кочергой из-за нашей игры, от которой у неё не выдерживали нервы. Иногда, правда, она нам рассказывала сказки, которые я позже узнавал из книг замечательного румынского  сказочника Иона Крянгэ.

Мне нравились всякие рассказы. Правда, волков я боялся. А дедушка, отец моего приёмного отца, не только про волков рассказывал, а и про медведей и ещё каких-то страшных зверей, с которыми ему приходилось встречаться в  сибирской тайге, куда его сослали ещё в молодости. Он выращивал табак,хотя сам не курил, приносил к нам в дом и мне поручал его продавать на нашем сельском базарчике,  по три рубля за стакан.Мне нравилось, как он пахнет, но пробовать курить меня не привлекало. Не нравилось мне это. Да и курильщиков в нашем окружении не было. Вообще, курение и питьё считалось у нас постыдным и если на каком-нибудь мероприятии кто-то чуть-чуть переберёт вина, его быстро уводили домой и укладывали спать, чтобы избежать стыда. Мы, детвора, наблюдали за этим и, конечно,откладывалось в сознании негативное отношение  к выпивке. Да и к курению то же. В школе у нас была очень хорошая учительница, которая начинала урок с проверки  чистоты рук и выстриженных ногтей на них. Две девочки из нашего класса Ира и Лиля приходили в школу особенно аккуратными, опрятно одетыми, красиво причёсанными. Они обе мне нравились. Ира жила рядом с нашим домом и когда заканчивались уроки в школе, я  выбегал раньше и прятался  в каких-нибудь зарослях бурьяна на пути к её дому, чтобы неожиданно выскочитьи сказать ей, что она мне нравится. Но так я никогда и не осмелился это сделать. Ну а о Лиле даже мечтать не приходилось. Она была у нас  особенная, приезжая, из Сибири. Да ещё и дочь продавщицы в нашем магазине. Состоятельная!. Одевалась всегда очень красиво, была спокойной, очень внимательной ко всем. Училась «на отлично». Где они эти девочки?! Да и мальчики разъехались по всему свету. Мало кого пришлось встретить потом. Лишь один из моих одноклассников Женя Вербецкий, с которым мы приехали учиться музыке, стал профессором, играл в нашем симфоническом оркестре, выступал как прекрасный исполнительна кларнете и с которым мы изредка встречались в филармонии. Сюда я часто  приходил на концерты, где можно было послушать много замечательных гастролёров со всего мира. Ходили мы студенты бесплатно, так же как и в другие театры города. Музыкально-драматический театр находился рядом с нашим училищем, так что я смог просмотреть весь его репертуар.

Потом, когда меня приглашали писать музыку для театра, мне уже  был знаком этот мир. В городе были два основных кинотеатра, куда я ходил смотреть фильмы, в которых  звучала музыка Исаака Дунаевского. Мне  нравилась мелодичность и многоголосие  его музыки. Я шёл после фильма и долго пытался понять тайну этой прекрасной музыки, прекрасные подголоски и широту дыхания. Я пытался в уме придумывать  подобные подголоски  к своим  темам, не зная ещё, что это особая техника, особая сложная наука. Мальчишкой ещё в селе,  я то же любил смотреть кино, когда приезжала к нам кинопередвижка. Правда «зайцем», пробираясь в клуб с мальчишками через разбитое окно. Иногда кто-нибудь из озорников сыпал соль в моторчик  «передвижки» и кино переносили на другой день. Конечно, бесплатно.

Помню, как долго привлекали моё внимание  портреты Рахманинова и Чайковского  в залах консерватории или же  филармонии.  Я пытался разгадать в их образах тайну появления  у них музыки, их самих, каких-то не совсем реальных.  Позже меня захватывала музыка Верди. Особенно после прослушивания его «Реквиема». Вообще, романтики, композиторы  с большим размахом эмоционального диапазона у которых  широта мелодического развития сочетается с большими  драматическими проведениями,  меня привлекают и сегодня. Я многому  в этом плане учусь и сегодня. Я часто ловлю себя на мысли, что, слушая музыку, я пытаюсь её «анатомировать», проанализировать её конструкцию, способы выражения того или иного состояния.  И свои партитуры я  рассматриваю иногда как   планшет с расположением войск на поле боя, где каждое подразделение имеет своё предназначение. Вот смотрю, что на левом фланге партитуры пустовато. Надо подбросить подкрепление в  виде каких-то там скрипок или  тромбонов. В другом случае нужна таинственная тишина- значит  поле это должно быть свободным от всякого рода нагромождения музыкальными инструментами. Помню ещё с пятого класса, когда впервые услышал про резонантную шкалу Пифагора.  Как она нужна музыкантам! Я её помню при каждом передвижении звуков при написании музыки. В консерватории  был у нас прекрасный педагог по полифонии М.Р. Копытман.  Думаю, что он отлично знал законы сочетания  звуков и учил нас этому очень старательно и влюблено. Мне сегодня трудно представить себе музыку без подголосков, без комментариев внутри самой партитуры. Вот даже такой набивший оскомину пример с ВАЛЬСОМ из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». Что бы стоило изложение  главной темы без той незаметной, на первый взгляд, партии скрипок в промежутках между фразами?! Это всё равно, что раздеть человека, лишить его одежды. Эта партия вверху у скрипок звучит как колыбельная, как убаюкивание, как волнение, приводящее к всплеску бурных эмоций. К великому моему сожалению, некоторые «обработчики»  убирают этот подголосок, этого комментатора, обедняя,таким образом  саму музыку.

Насколько трудно было пробиться вашему поколению?

Думаю, что пробиваться всегда было трудно.Помню ещё старых французских классиков, которые не печатались у себя во Франции и они были вынуждены придумывать себе какое-нибудь  иностранное имя, чтобы издать свои сочинения. Да и сегодня сколько угодно замечательных артистов, которые лишь после ухода за рубеж, приезжают домойзнаменитыми. Я за рубеж не уехал, так как и предпосылок для этого у меня особенных не было. Я не знаменитый, у меня музыка не весть что особенная. Она просто другая. Её очень быстро восприняли слушатели, меня стали приглашать на творческие встречи, в различные концертные программы в Кишинёв и в Москву.

Особенно оркестр   под управлением замечательного  музыканта А.С.Бадхена из Ленинграда. Там прошли мои грандиозные по тем временам концерты в зале «Октябрьском» с аншлагами целую неделю. По выходным дням даже по два концерта. «Пробиваться» мне не пришлось. Особенно, когда стал работать в кинематографе. После  потрясающего успеха фильма «Табор уходит в небо» мне стало легко появляться и на радио, и на  телевидении. Появлялось довольно много  откликов и в печатных массмедиа. Правда, мои коллеги по творческим Союзам относились, да и сегодня то же, довольно равнодушно. Помню своё первое появление в Союзе композиторов Молдавии, где я решил показать свой первый струнный квартет, будучи ещё студентом третьего курса консерватории. Небольшой зал Союза был заполнен до отказа. Музыканты сыграли квартет, после чего должно было начаться обсуждение. Тишина! Все переглядываются друг на друга, чтобы не обратить  на себя внимание ведущего, что-то  там между собой перешёптываются и …время идёт в полной тишине. Видимо трудно было согласиться любому из них, что кто-то ещё может писать серьёзную музыку, да ещё какой-то  там студент. И, не выдержав затянувшуюся паузу, выступил председатель Союза композиторов  Д.Г.Гершфельд. Он очень одобрительно  высказался по поводу прослушанного произведения, после чего уже установилась очередь желающих высказаться. Меня вскоре приняли в этот Союз композиторов. Бывали и другие «сюрпризы», когда на фирме МЕЛОДИЯ один очень известный по тем временам композитор, которого я очень уважал, отрицательно и не очень приятно высказался по поводу  предполагающейся к выпуску пластинки с музыкой к  мультипликационному фильму «Мария Мирабела», завоевавшей  к тому времени множество международных премий. Конечно, меня это не услаждало,хотя особенно страдать из-за этого мне не приходилось. Да и некогда было.

Я продолжал и продолжаю писать. Жаль лишь только, что времени становится всё меньше и меньше. Мне достаточно того, что публика ходит на мои концерты и хоть на короткое время живёт моим состоянием, предаётся  той энергии, которую я заложил в сои сочинения. Я рад тому, что кому-то помогла перенести какие-то тяжёлые периоды жизни, благодаря  психологическому воздействию моей музыки, что тысячи  пар новобрачных танцуют свой первый танец под мой ВАЛЬС, что крупнейшие спортивные соревнования и Олимпиады проводятся и под мою музыку. Конечно, бывают комичные ситуации, когда на троллейбусной остановке какая-нибудь бабулька скажет «спасибо», что она выходила замуж под мой ВАЛЬС. Если бабулька выходила замуж под мой ВАЛЬС, подумал я,то сколько же мне лет?!. Правда, я не спросил её, в который раз.

Музыка для кино. С кем из режиссёров вы работали, какие они в работе? Интересные личности и ваше отношение.

Писать музыку для кино я начал ещё в 1967 году.Это был период, когда я отказался писать музыку вообще. После  двух консерваторий! Мне  не нравилось писать так, как уже писали до меня, а что-либо новое я для себя не придумал. Так лишь со своими студентами  что-то  пел и играл на  различных встречах. И вот где-то меня приметил молодой поэт  Георгий Водэ и пригласил  писать музыку дл  фильма, который он собирался снимать  на «Молдова-филм». Я ему говорю, что  уже даже не знаю, как пишется музыка, тем более для кино. Он меня успокоил, говоря, что на картине все новички и мало что знают в этой области. Это была картина «Нужен привратник» по сказке Иона Крянгэ, действие которой разворачивается в  раю и в аду. Из-за этого, видимо,её очень быстро запретили, хотя за короткое время картина завоевала множество наград. Там впервые снимался Михай Волонтир, Ион Унгуряну и много других впоследствии знаменитостей. Но большой выход в кино произошёл с приходом на «Мосфильм» для работы над картиной «Табор уходит в небо». Снимал её  прекрасный поэт и режиссёр Эмиль Лотяну с которым мы уже работали в Кишинёве на картине «Лаутары». Это было невероятно сложно, но и неимоверно интересно. Нам предстояло показать целый мир не известных и неразгаданных цыганских обычаев с шатрами, кибитками,  раздольными песнями и непредсказуемыми характерами этого уникального и прекрасного народа.  Тысячи прослушиваний и просмотров по всему Советскому Союзу и за его рубежами пока сложили небольшую труппу  действующих лиц будущей картины.

Лотяну очень тщательно относился к подбору любого актёра, любой сцены, любой музыкальной записи. Это был настоящий исследовательский институт, где проводились самые невероятные эксперименты сочетания цыганского мелоса с профессиональным искусством.  Эмиль Лотяну буквально имплантировал себя в игру и исполнение актёров. Он становился  пружиной всей труппы и требовал такой же пружинистой отдачи от любого члена команды. И вот дня за три до записи музыки я забыл в такси партитуры  для первой записи для  этой картины. Я думал, что голова расколется. Но, после часа ломания головы и напряга нервов, решил, что искать бесполезно, если учесть, что время уходило: надо сесть и писать всё заново. Самые лучшие четыре музыкальных фрагмента были написаны именно в этой критической ситуации. Бог помог. С Эмилем Лотяну озвучены мной  только четыре картины, но все они составляют  мировую классику, что «Лаутары», «Анна Павлова» или «Мой ласковый и нежный зверь». 

Мне пришлось работать со многими режиссёрами, как Прошкин, А.Панкратов, С.Самсонов, В.Панин, В.Туров, Ион ПопескуГопо, режиссёрами из Польши, Югославии, Румынии. Многим из них я обязан появлением музыки, которая и сегодня живёт самостоятельной жизнью. Вообще, музыка моя отделилась от меня и я уже служу лишь  приложением к ней. Благодаря кино, я испробовал почти все  музыкальные жанры, что помогает мне в написании сложных музыкальных форм, как симфонии, кантаты, арии или инструментальной пьесы. Это была и своеобразная музыкальная лаборатория. Сегодня, когда я уже несколько лет не пишу для кино,из-за  своеобразного положения в кинематографе, тоскую по нему и жду, когда пригласят на какой-нибудь романтический фильм для написания музыки.  Уже есть предпосылки для появления нового направления в кино после избыточного увлечения  темами жестокости, насилия  и  не всегда уместных новых технологий. В кино прошла моя основная творческая жизнь. В фильмах звучит много известной моей музыки, которая принесла мне много приятных моментов.

Ваше отношение к цензуре.

К цензуре я отношусь отрицательно. К контролю, который трудно отличить от цензуры, отношусь не только уважительно, но считаю, что его сегодня очень не хватает. Особенно в нашем  артистическом мире. На сцене выступает, кто захочет, в репертуар включают чего только  захочется, якобы по запросу слушателей, книги печатают все у кого есть деньги. Фильмы снимают и музыку  «пишут» люди, которые  зачастую понятия не имеют о профессии кинематографиста или композитора. Вошли в моду «рейтинги», «бренды», «тендеры», которые  тоже часто используются для прохождения  «деловых»  людей. А сколько нецензурных выражений  на экранах кино и телевидения! Это уже перенеслось в общество и на улице можно довольно часто встретить молодых, приятных на вид людей, общающихся на сплошном мате. Даже женщины. Знаю, что изданы  и документы,  санкционирующие нецензурное обращение в обществе, но результата никакого, потому что не  санкциями решается проблема, а  исключением условий появления такой ситуации, которая порождает  грубость и пошлость. Уберите грубость, жестокость, мат с экранов, из книг и разного рода продукции массмедиа и всё станет намного лучше. Так, что контроль нужен. Очень нужен.

Тенденции в современной музыке.

Я не совсем понимаю, что значит современная музыка, или современное искусство вообще. Для меня «современное» то, что волнует слушателя, что затрагивает его душу, что облагораживает его, делает мир добрее и краше. То, что понятно и заставляет размышлять, вызывает желание жить и творить. Когда я слушаю «Ромео и Джульету» П.И.Чайковского или финал третьего концерта для фортепиано с оркестром  С.Рахманинова, меня возносит к небесам, грудь начинают распирать  такие чувства, которые  делают тебя невесомым, которые только  гении могли разбудить. Я помню, когда нас в консерватории учили жить для будущих поколений, писать музыку для будущих поколений,  придумывать какие-то невероятные формы и приёмы, которые, думаю, и сами авторы не совсем понимали их. Мне думается, что будущие поколения будут иметь своих композиторов, будут жить в условиях совсем не похожих на наши, в другом ритме,  с другой психологией и психикой, если хотите. И возникает логичный вопрос, а кто же будет писать для нас ныне живущих? Нет, я хочу жить и работать вместе с теми, с которыми породило нас время, нравится оно нам, или нет. Хотя, если оно не совсем нравится, стараюсь его видеть и украшать добром. Доброй музыкой. Это вовсе не исключает эксперименты и поиски новых путей в искусстве, которые ставят на первый план художественные достоинства произведения, а не его технологию. Без которой тоже не обойтись.

 Сегодня есть очень много замечательной профессиональной серьёзной музыки.  Жаль, что она мало исполняется, а поэтому мало известна.  Проведение один раз в году фестиваля «Московская осень» Союзом композиторов  России  или Гильдией композиторов Союза кинематографистов недостаточно для того, чтобы приобщить  широкого слушателя. Более того, мы часто можем встретиться  с практикой анонимного вещания музыки без названия авторов или же исполнителей, а потом виним слушателя в его невежестве. У нас только радиостанция «Орфей» специализируется  на вещании классических  музыкальных форм.  И то по большей части  вещает только уже имеющиеся  у них записи. А хотелось бы иметь возможность записи новых произведений для программ этого канала, планомерно, свободно. Сегодня практически никто этим не занимается. Во всяком случае, мне это не известно. Создается впечатление у слушателя, что современные композиторы перестали писать. Исписались .

– А вы больше уже не пишите музыку, приходится иногда слышать. - И приходится оправдываться, доказывать. В эстраде, правда,  более успешно идут дела, хотя там масса других проблем: протеже, заманчивые финансовые возможности, увлечение  шоу бизнесом, которые часто не дают возможность пробиться  талантливым, но бедным потенциальным артистам. В этом плане нужно что-то предпринять государству. Да и в плане обучения то же. Вряд ли я бы попал сегодня учиться музыке в бедной семье без родителя и без достаточных средств для  существования. Ведь на перевоспитание в различных  местах «не очень отдалённых» уходит гораздо больше затрат, чем дать молодым возможность бесплатно учиться и получить взамен образованных достойных граждан. В связи с тем, что «серьёзная» музыка находится  в стороне от больших государственных программ, на неё выделяется мало  ассигнований и результатом является массовый выезд прекрасных артистов за рубежи страны. Эстрадные артисты процветают за счёт корпоративных концертов и всякого рода  мероприятий того же корпоратива. Симфонию корпоративы не приглашают. А жаль, потому что и в симфонии, и в эстраде есть очень много достойного, которое могло бы  пополнить золотой фонд национального достояния. Да и облагородить малость души этих  богачей.

Почему среди молодых нет такого количества известных и состоявшихся композиторов, как это было в вашем поколении?

Думаю, что вопрос более сложный для однозначного ответа. Во-первых, это  потому, о чём я уже говорил. Музыка стала чаще всего играть роль препровождения, оформления, что ли. Её  включают где попало и как попало. Иногда меня раздражает, когда по телевизору идёт какая-то интересная информация, а в это время звучит что-то непонятное, претендующее на музыкальное оформление. Она звучит в машинах, в кафе и ресторанах под хруст вкусных  экзотических блюд, на улицах, в наушниках молодых и не совсем молодых людей, в космосе и под водой. У людей уже исчезло ощущение её художественных достоинств, вообще её как искусства. Для многих понятие музыка именно к этой категории и сводится, к звуковому антуражу. Мне часто приходится  у себя дома испытывать неприятные ощущения, когда я ставлю для прослушивания музыку, притом  новую, а в это время  начинается болтовня или листание  какого-нибудь лежащего на столе журнала. Люди уже перестали ощущать в музыке источник энергии, наслаждение, внутренний комфорт, а не  постоянное дёргание с хаотичным притопыванием. Часто мимо. Случается, что и на радио просят что-нибудь  «покороче и повеселей». Были в прошлом «Песни года», фестивали музыки то в районах Нечёрноземья, то на юге, то в Сибири, то всякие Декады. Люди знакомились с новыми именами исполнителей и композиторов, а эти в свою очередь старались быть поближе к своим почитателям и писать то, что тем было по душе. Неправда, что серьёзную музыку не понимают и не слушают. Слушают всё, что добротно,  волнительно. Думаю, что наши информационные каналы телевидения и радио  мало дают своим зрителям и слушателям  новых авторов, новые произведения, новые концертные программы. Нам охотнее показывают венские или  итальянские программы, которые у нас можно составить ничуть не хуже, а то и лучше. У нас они проходят незаметно и не очень приветливо. Как здорово прозвучала кантата и целый ряд произведений  в классической форме в моём авторском концерте в Кремлёвском Концертном зале. Значит можно и такие огромные залы подкупить искусством . Только очень хочется выйти и шире. Заключаем  же договора на поставку фруктов,газа, пшеницы. А что наша музыка менее питательна чем, скажем, чёрная икра?! Думаю, что в той же Вене или Италии могли бы с удовольствием прийти на наши концерты или купить наши пластинки. Нет только  настоящего менеджера, имя которому Государство.

Вечерняя Москва (в сокращённом варианте)