"В знак благодарности к русскому народу…". NMB.MD. 7.12.2011

Мария Биешу: Кто переписал историю набело?

— Мне Москва всегда помогала. «Госконцерт», «Союзконцерт», Большой театр — как только я произношу эти слова, в горле ком от благодарности ко всем тем, кто там работал. В то время поддерживали искусство. Я очень сомневаюсь, что сегодня поддержат пусть даже расталантливейшую девочку из молдавского села. Впрочем, и не только из молдавского... От той страны — СССР — я получила все. Все звания и регалии. От народной артистки СССР до Героя Социалистического труда. Сегодняшняя Молдова меня тоже наградила орденом «Республики», тоже почетная награда. Я получила ее одна из первых. Правда, сейчас ее уже многие получают...

Это дает хоть какую-то радость человеку, может, и иллюзорную. Уверенность в том, что ты нужен и тебя помнят. Материально это ничем не подкрепляется. Пришла старость с болезнями, а пенсия у народной артистки Советского Союза — 1843 лея, это где-то 150 долларов США. Вот так и живу на это позорище.

Диски с моим голосом разошлись по миру миллионными тиражами, каких только лауреатств не имею... Знаю, что в России Герои Соцтруда получают пенсию, эквивалентную тысяче американских долларов. Я же за свою звезду не получаю ни копейки — у нас об этом и говорить вроде как стыдно. Только мне-то чего стыдиться? Все заработала трудом, голосом своим. Я ж из концертов не вылазила. Никаких протеже и блатов. Все Маша заработала собственными связками и бронхами.

Теперь мне говорят: «Мария Лукьяновна, сегодня у нас не принято объявлять «Народная артистка Советского Союза». Покажите мне того, кто все это «не принял»? Кто решил переписать историю набело? Я сказала: как умру — чтобы у гроба перечислили все мои звания и премии, ленинские, государственные. Мне и перед Богом их стыдиться нечего. Все колоссальным трудом заработала.

Вообще Советский Союз — это моя ностальгия. Я его объехала весь вдоль и поперек. В месяц пела по семнадцать спектаклей. И никогда не хотела уехать. Предлагали головокружительные контракты в Японии и в Италии. Боже сохрани! Сейчас вот модно говорить, что власти не пускали. Меня пускали. Сама не хотела. Я без своей Молдавии, без своего поля и травы у дороги жить не могла. Где бы ни была, в каком краю, но всегда домой рвалась. Вдохну кишиневский воздух — и состояние счастья.

Я очень люблю Россию. И переживаю за нее сильно, постоянно смотрю российское телевидение. Разное у вас там творится: взрывают, убивают людей, но Россия была и будет во многом первой. Как раньше говорили — передовой. Москва же все для меня сделала. Как я могу это забыть и не быть благодарной? Несколько лет назад я тяжело заболела. Лейкоз. Ну, думала, это все, прощай белый свет. Опять меня Москва спасла, позвонили из российского посольства, справились о моих бедах. Из Москвы прилетел врач из Института гематологии, и меня туда забрали. Там врачи сутками не отходили от меня. И, что немаловажно для артистки с нищенской пенсией, не взяли ни копейки за лечение. Хотя я иностранка теперь в чистом виде. «Мы помним добро и Ваш талант», — сказал мне главный врач той клиники, а это эффективнее лекарств.

...Счастливая ли я? Да! Даже несмотря на сегодняшний диагноз. Такой успех, который был у меня, — мечта очень многих певиц. Счастлива, что жила в самолетах, пропадала на гастролях. Ради чего живет артист? Ради того мига, когда ты царишь на сцене, когда распахнуты сотни зрительских сердец, и ты кидаешь туда семена добра и света и они прорастают. Это дороже всего на свете. Передайте России, что половина моего сердца осталась там. Что сцена Большого театра лучшая в мире. Лучшая!

Евгений Дога: Я мог бы стать Биллом Гейтсом в музыке

— Мы не раки. Тащить мир обратно не получится. Выросло другое поколение, да и мы изменились, и ностальгии уже нет места. Хорошо ли, плохо — но обустройство того мира, который образовался, уже состоялось, и нужно обустраивать его, украшать, что и стараемся делать мы, художники.

Мое детство прошло через войну. Прошли через репрессии, ужасы. Тысячи людей привязывали к повозкам и увозили туда, откуда они не вернулись. Но понимание всего этого ужаса пришло потом, много позже. А тогда я был ребенком и радовался жизни. И сейчас жизнь такая, в зависимости от того, кто что в ней хочет увидеть. Посмотрите на небо, устремленное в бесконечность — вот те ориентиры, по которым, мне кажется, нужно жить.

Я лишился отца в войну, он погиб в самом конце ее, это была страшная трагедия в семье. Я знал, что должен учиться — иначе, говорила мама, не выйти в люди. Нашу семью всю репрессировали, потому что родственники жили «за бугром» — всего-то за Днестром.

Был совсем маленьким, играли у нас во дворе два духовых оркестра. У них был великолепнейший руководитель, слепой музыкант. Я с завистью смотрел на оркестры, на меня никто не обращал внимания. Жили тогда тяжело — выживали, вопреки голоду и нищете. Но стоило зазвучать музыке, я забывал обо всем. И тогда мечтал тоже придумать мелодию, чтобы ее играли вот так, на улице, духовые оркестры. После семилетки надо было определиться, идти в ремесленное, где в ту пору кормили и одевали, что для того голоногого времени было шансом выжить. Но, видимо, человек рождается со своим чипом, кодом жизни, в котором заложена вся информация на его будущее. Когда я все же дошел до музыкального училища, поскольку хотел изучить нотную грамоту, меня приняли очень легко. А до этого сам придумал простую и гениальную систему записи мелодии. Когда через много лет осваивал компьютер, оказалось, что в нем использована именно та схема записи звука, до которой я дошел сам в детстве! Если бы мог зарегистрировать в свое время — стал бы Биллом Гейтсом в музыке.

Мотивы возникали в голове, оставалось только их записывать. Но серьезно стал писать после окончания двух консерваторий. Любая профессия нуждается в обучении. Человек может быть и гениальным, но, если при этом остается безграмотен, ничего путного не получится. Талант брызнет, и все. Фонтан может действовать день, два, но потом все равно иссякнет. А нефть останется внизу. И нужна наука, чтобы выкачать все.

К великому сожалению, сегодня большим мастерам, с трудом пробившим дорогу на экран, требуется множество условий и денег, которые надо искать для осуществления своих замыслов. А толстосумы, сами понимаете, смотрят: какой-то там Чехов, Толстой. Им это неинтересно, им нужна динамика и взрывы машин. На российских экранах машин взорвали уже больше, чем вместе взятый Голливуд. А великолепная традиция русского экрана показывать потрясающую человеческую драму тихо умирает. Считается — нерейтинговая позиция.

Искусство нельзя мерить рейтингом. Оно не упаковывается. Это не физический предмет. Духовные продукты не упаковываются, они безразмерны. В какую строку рейтинга поставили бы Бетховена? Да он и близко бы не подошел ни к какому рейтингу!

Сейчас я участвую в трех проектах в кино. Все они — романтические. Есть и цыганская тема. Хотя, мне кажется, она для меня исчерпана. Есть одно очень хорошее правило, которое не следует забывать: не искушай судьбу. «Табор уходит в небо» была глобальная картина, она сразу стала мировой классикой. После нее очень трудно было сделать что-то, что было бы такого же уровня.

Сейчас для кино пишу мало, вместо семи-восьми фильмов, как раньше, пишу музыку к трем. Дело в том, что экраны заполонили детективы. А криминал меня не интересует.

Теперь хотят все подешевле. А за хорошую музыку нужно платить. Сейчас, наоборот, вся случайная околомузыкальная братия готова сама заплатить, чтобы ее имя мелькнуло на экране. Не просит для исполнения оркестр — для него еще нужно уметь написать, — проще дома на компьютере подобрать ноты. Но это же подкладка. Есть ковры и дорожки. А где гобелены, которые вешают в музеях, где произведения искусства?

Приоритеты меняются, но вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь» держится больше четверти века. Обществу сейчас настоятельно внушают другие ценности и вдруг — такая непопсовая привязанность. Значит, есть надежда, что еще не все потеряно. То, что новобрачные приходят венчаться под марш Мендельсона, а уходят под мой вальс, — это лучшая для меня награда.

NMB